Вторник
19.03.2024
09:04
ИНФО
Внимание! Для дорогих посетителей, желающих получить бесплатную психологическую консультацию по телефону, получить возможные рекомендации по своему случаю - тел.: 8(915)102-88-35. Благотворительные консультации с 15:00 до 20:00 по будням и в субботу до 18:00 Также можно проконсультироваться и получить направление к надёжным универсальным и опытным узким специалистам

8(915)102-88-35
"ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО, ДАЖЕ ЕСЛИ ПО-ДРУГОМУ!"
Block title
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Природа|meditatio
Cat's meditation
Друзья сайта
 ТРЕНИНГИ ОТНОШЕНИЙ ДЛЯ ЖЕНЩИН И МУЖЧИН, женские мастерские, женско-мужской клуб, тренинги уверенности, успешности, достижения целей и самореализации КИНОЗАЛ-САД  КИНОФИЛЬМЫ СПЕЦИАЛЬНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ (В ТОМ ЧИСЛЕ ПО ТЕМЕ: «ВСЁ О ПСИХОЛОГИИ, ЛИЧНОСТНОМ РОСТЕ, САМОРЕАЛИЗАЦИИ, ПСИХОТЕРАПИИ ВОСТОКА и ЗАПАДА» НЕАРДОР
Vitality+Партнёры
Rambler's Top100 Онлайн анализ сайтов и поисковая оптимизация MedLinks - Вся медицина в Интернет Справочник предприятий, компаний Москвы (Бизнес контакты) Желтые страницы Салоны красоты Москвы Бесплатная ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ: Из рук в руки! Психология 100 www.b17.ru - Источник информации о психологах 495ru.ru GlavBoard.ru Медицинская доска бесплатных объявлений. Каталог сайтов тематики: медицина, красота и здоровье. Бесплатные объявления Москвы mednavigator.ru Каталог сайтов femina.com.ua Лечение депрессии в Москве. Психолог-психотерапевт PromoServer Бизнес-Маркет :: доски объявлений Потеенко Юрий Владиславович , ИП в Желтых страницах СНГ. Объявление : Психолог-психотерапевт в Москве. Зачем? Как? Что? Тренинги и семинары по психологии МирыМосквы.ру LibeX: книжный магазин. Купите подержанные книги или продайте свои

Центр современной психологии Psychologist O. D. |Москва

Джидду Кришнамурти

"Лежавшая далеко внизу долина была полна деятельности, свойственной большинству долин. Солнце начинало садиться за дальними горами, а тени становились темными и длинными. Был тихий вечер, с моря дул ветер. Апельсиновые деревья ряд за рядом стояли почти черными. Вдоль длинной прямой дороги, которая тянулась через долину, то здесь, то там вспыхивали огоньки, когда проезжавшие машины попадали в лучи заходящего солнца. Это был вечер, полный очарования и глубокого мира.
 
Казалось, что ум охватывает огромное пространство и бесконечные расстояния или, скорее, что ум безгранично расширился, а позади и вне ума пребывает нечто, содержащее в себе все. Ум смутно пытался осознать и запомнить то, что не исходило от него самого, и прекратил свою обычную деятельность; он не мог ухватить то, что было вне его природы. Теперь все, включая и ум, было погружено в это необъятное. Вечер становился темным; отдаленный лай собак нисколько не нарушал того, что пребывает вне сознания. О нем нельзя мыслить, и, следовательно, его нельзя переживать умом.
 
Но что же в этом случае воспринимает и осознает это нечто, совершенно отличное от проекций ума? Кто его переживает? Несомненно, это не ум повседневных воспоминаний, ответов и стремлений. Может быть, существует другой ум? Может быть, имеется частица ума, которая дремлет, пока не будет пробуждена тем, что находится над умом и вне его? Если это так, тогда внутри ума всегда существует то, что вне мысли и вне времени. Но это невозможно; это лишь спекуляция мысли, одна из многочисленных выдумок ума.
 
Так как это необъятное не родилось в процессе деятельности ума, то что же такое его осознает? Осознает ли его ум в роли того, кто переживает, или же необъятное осознает себя само, поскольку того, кто переживает, вообще не существует? В то же время, когда необъятное спустилось с гор, не было переживающего; тем не менее, осознание ума полностью отличалось по характеру и, по интенсивности от того, что неизмеримо. Ум не функционировал; он был бдителен и пассивен. Хотя он сознавал присутствие ветра, игравшего листвой, внутри него не было совсем никакого движения, в какой бы то ни было форме. Не было наблюдающего, который мог бы измерить то, что он наблюдал. Было лишь то; и это то осознавало себя без каких‑либо измерений. Оно не имело начала, не имело слов.
 
Ум осознает, что с помощью переживания или слова он не в состоянии уловить то, что всегда надежно, вечно и неизмеримо".
 
(Джидду Кришнамурти "Проблемы жизни" кн.2 ("Необъятное"))
 
 
Кришнамурти страстно искал одного: "слияния со своим возлюбленным" - "тождества с Богом". "Я всегда в этой жизни, и возможно в прошлых жизнях, хотел одного: уйти, уйти от печали, уйти от уз, открыть моего гуру, моего возлюбленного... соединиться с ним так, чтобы никогда не быть особым существом со своей обособленной самостью" ("Кто приносит истину", 1927; Сюарес, 48).
В январе 1927 г. Кришнамурти почувствовал, что между ним и образом Будды, каким он воображал его, нет больше различия.
Анна Безант писала об этом в следующих выражениях:
"Вновь сошел Божественный Дух на человека, Кришнамурти... В течение прошлого года, с 28 декабря 1925 г., когда Христос говорил через него семи тысячам человек в Индии, он стал быстро меняться и превратился из юноши, каким он был, в мужа, полного достоинства, силы и власти. Знавшие его здесь больше года тому назад замечают превращение его из застенчивого, сдержанного юноши в человека, излучающего любовь и счастье. В прошлом году, в Омнене, Христос говорил временами через него, но он все еще оставался застенчивым и нервным. 28-го прошлого декабря, на маленьком собрании Ордена Звезды на Востоке, приблизительно в 200 человек, во время его речи его голос был Голосом, которые некоторые из нас слышали раньше в кратких изречениях. Теперь он звучал во все время речи со властью, достоинством и мудростью, которых никто из нас раньше не знал. Молчание и тишина были удивительны. Как будто прислушивалась сама природа. В конце собрания выпал маленький дождь. Засияла радуга полкой дугой и завершила собой красоту этой чудесной картины".
Однако развитие Кришнамурти продолжалось. В своих видениях он прошел сквозь Будду (Сюарес, 58); образ рассеялся. Кришнамурти перестал видеть вещи так, как ему подсказывала мать, напевая песни о Кришне, и теософы, воспитавшие его. Мир открылся Кришнамурти в своей естественной красоте, без фантастических прибавлений. "Нет никакого бога, - заявил он, - кроме человека, ставшего совершенным" (Сюарес, 69). "Просветление - это открытие истинной ценности каждой вещи" (Сюарес, 68). Параллельность дзэн-буддизму бросается в глаза. А Кришна, Будда, Христос - "эти образы были проекцией его самого, его собственной сущности, к которой он стремился" (изложение Сюареса, 54-55).
"Об этом времени, - пишет Сюарес, - он рассказывает притчу: Однажды ученик пришел к саньясину и попросил открыть истину. Саньясин толкнул его в пещеру. "Углубись в созерцание, - сказал он ученику, - и через год ты увидишь Наставника"
Через год саньясин спросил, явился ли Наставник.
- Да, - был ответ.
- Продолжай упражняться еще год, и Наставник заговорит с тобой.
Через год Наставник заговорил.
- Теперь, - сказал саньясин, - слушай в течение года, что Наставник говорит тебе.
И в течение года ученик слушал Наставника. Когда этот третий год истек, саньясин подошел к ученику и сказал: "Теперь ты жил с Наставником, и он говорил с тобой, и ты слушал его поучения. Сосредоточься еще глубже, пока не останется больше никакого Наставника. Тогда ты узнаешь истину" (Сюарес, 55).
 
В 1934 г., готовя к печати книгу, посвященную мистикам XX в., Ром Ландау провел с Кришнамурти несколько дней. Записи довольно точно передают учение Кришнамурти (это можно проверить, сравнивая их с книгами, аутентичность которых несомненна). Поэтому можно считать, что ответы Кришнамурти на вопросы биографического характера тоже верно переданы. Приведем несколько выдержек.
"Многие люди сомневаются в вас, - сказал я, - потому что вы никогда не отрицали притязаний, сделанных от вашего имени. Вы никогда ясно не сказали: "Все эти разговоры о том, что я учитель мира - чушь, я отрицаю все это". - "Я никогда не отрицал и не утверждал, что являюсь Христом или кем-нибудь еще, - отвечал Кришнамурти. - Такие утверждения для меня просто лишены смысла". - "Но не для тех, кто приходил слушать вас", - прервал я. - "Если бы я сказал да, они ожидали бы, что я начну творить чудеса, шествовать по водам и воскрешать мертвых. Если бы я сказал нет, я не Христос, они приняли бы это как авторитетное суждение и действовали в соответствии с ним. Но я против всякого авторитета в духовных вопросах, против всех стандартов, созданных одним человеком для блага других. Я, может быть, не могу сказать ни да, ни нет. Вы, вероятно, лучше поймете это, побыв со мной несколько дней и поговорив со мной. Сейчас я могу только сказать, что не придаю своей личности особой важности, что бы она собой ни представляла... Важно другое - может ли помочь людям то, что я говорю им. Всякое утверждение или отрицание с моей стороны может только вызвать соответственные ожидания части людей. Когда я посетил Индию, люди меня спрашивали: "Почему вы одеты по-европейски и каждый день едите? Вы - не настоящий учитель. Если бы вы были им, вы бы постились и носили набедренную повязку". Я мог ответить на это только одно; что каждый учит, как считает необходимым, и каждый живет по-своему. Из того, что Ганди носил набедренную повязку, а Христос шествовал по водам, не следует, что я должен делать то же самое. Ярлыки, которые навешивают на мою личность, не имеют значения, но была еще одна причина никогда публично не отрицать притязаний, сделанных от моего имени. Она связана с доктором Безант. Если бы я сказал, что я не Учитель мира, люди бы закричали: "Госпожа Безант - лгунья". Мое категорическое отрицание причинило бы ей вред и боль. Ничего не говоря, я пощадил ее, не причинив никому вреда" (Ландау, 201-202).

Сознание Кришнамурти стало яснее, отчетливее, он научился отличать видения от фактов в пространстве и времени. Но главное осталось: склонность к экстатическому переживанию своего единства с миром. Это переживание само по себе, без всяких религиозных символов, делало Кришнамурти магнитом для довольно широкого круга людей.
На вопрос, любит ли он кого-либо больше других, Кришнамурти ответил:
"...Личной любви для меня нет. Любовь - мое постоянное внутреннее состояние. Для меня не имеет значения, с кем я - с вами, со своим братом или с первым встречным - я испытываю то же чувство привязанности ко всем и каждому. Люди часто думают, что я поверхностен и холоден, что моя любовь негативна и недостаточно сильна, чтобы устремиться к кому-то одному. Но это не безразличие, это просто чувство любви, которое всегда во мне... Люди были поражены моим недавним поведением после смерти госпожи Безант; я не плакал, я не выглядел расстроенным, я был спокоен; я продолжал свою обычную жизнь, и люди говорили, что у меня нет человеческих чувств. Как мне им объяснить, что моя любовь принадлежит всем и ее не может затронуть кончина одного человека, даже если это госпожа Безант. Печаль не может завладеть вами, если любовь стала основой всего вашего существа" (Ландау, 213).
"Были в вашей жизни люди, которые вам безразличны или кого вы просто не любите?" - спросил Ландау. Кришнамурти улыбнулся. "Нет людей, которых я бы не любил... Любовь просто есть, как цвет моей кожи, как звук моего голоса, - что бы я ни делал. И поэтому она остается на месте, даже если я окру-жен незнакомыми людьми или такими, которые "должны" мне быть безразличны. Иногда мне приходилось бывать в шумной толпе незнакомых людей; это могло быть на собрании, на лекции или в зале ожидания, на станции, где воздух полон шума, дыма, запаха табака и всего другого, что физически действует на меня. Даже тогда мое чувство любви к каждому так же сильно, как под этим небом, на этом чудесном месте. Люди думают, что я хвастун или лицемер, когда я говорил им, что печаль и горе и даже смерть не задевают меня. Это не хвастовство. Любовь, которая делает меня таким, так естественна, что меня всегда удивляет, как люди могут сомневаться в ней. И я чувствую это единство не только с людьми. Я чувствую его с деревьями, с морем, со всем миром вокруг. Физические различия не существуют больше. Я не говорю образами, как поэт; я говорю о реальности" (Ландау, 213-214).
Жизнь Кришнамурти строилась так, что впечатления от красоты никогда надолго не прерывались. Он отдыхал от своих лекционных туров в Кармеле (Калифорния), судя по описанию - одном из самых красивых мест на земле. Книги он читал только художественные, подхватывающие своим ритмом ("Я читаю все, что кажется мне интересным: Хаксли, Лоуренса, Джойса, Андре Жида" (Ландау, 207)). Ни в газеты, ни в журналы, ни в научные и философские труды, логика которых безразлична к красоте мира и отрывает от нее, Кришнамурти не заглядывает ("Я никогда не читал авторов философского и подобного скла-да. Я не могу их читать. Очень жаль, но я просто не могу. Жизнь и реакция на жизнь - вот все, что меня интересует. Все теории внушают мне отвращение" (Ландау, 206).
Любимое занятие Кришнамурти - прогулки по холмам, поросшим сосновым лесом, с видом на Тихий океан с одной стороны и высокие горы - с другой. Бывая в Индии, он тоже предпочитает бродить по полям или по берегу океана, а не жить в городе. На прогулке его часто охватывает то "живое переживание внутренней открытости жизни", о котором он много раз писал. Вот случай, по свежим следам рассказанный Ландау: "Я шел домой вдоль берега, когда меня так глубоко охватило сознание красоты неба, моря и деревьев кругом, что это было почти чувство физического наслаждения. Все различия между мной и вещами вокруг меня перестали существовать, и я шел домой, полный сознанием этого чудесного единства. Когда я пришел домой и сел с другими за ужин, мне почти показалось, что я должен оставить свое внутреннее состояние за ширмой и выйти из него, но хотя я сидел с людьми и разговаривал с ними о чем попало, это сознание ни на секунду не покидало меня".
 
"Как вы пришли к этому состоянию единства со всем?" - спросил Ландау.
"Меня уже спрашивали об этом, - отвечал Кришнамурти, - и я всегда чувствую, что они ожидают услышать драматический рассказ о каком-то чуде, благодаря которому я внезапно стал единым со вселенной. Но ничего подобного не было. Мое внутреннее сознание всегда было со мной; хотя понадобилось время, чтобы почувствовать его более и более ясно; и также понадобилось время, чтобы найти слова, способные описать его. Это не было внезапной вспышкой, а медленным, но постоянным разъяснением чего-то, что всегда было. Оно не росло, как люди часто думают. В нас не может расти ничего такого, что имеет духовное значение. Оно должно быть во всей своей полноте, и единственное, что происходит, это наше все большее и большее сознание его. Только наша интеллектуальная реакция... нуждается во времени, чтобы стать более членораздельной, более определенной" (Ландау, 221).
Нетрудно заметить в этих словах Кришнамурти аналогию с одним из догматов северного буддизма: "каждый человек по природе Будда; но не каждый это сознает".
Кришнамурти чувствует себя непосредственно связанным с тем, что он называет реальностью, с целым по ту сторону частностей, и считает возможным и необходимым для каждого человека установить такую связь. Все остальные вопросы с его точки зрения второстепенны и хотя должны решаться, но во вторую очередь. Внимание же должно постоянно направляться к "тому, что есть". Это не бытие в обычном смысле слова. "Это" вообще нельзя назвать. "Есть только это (that) и это осознает себя... Оно не имеет начала и слова" (Кришнамурти "Комментарии к жизни" кн. 2) - т.е. не может быть выражено словом. Пространство и время в "этом" исчезают. Это чистое настоящее, освобожденное от всех следов прошлого и всякой мысли о будущем. Мейстер Экхарт называл это "вечным теперь". Психологическим субстратом "этого" является состояние, названное Ландау "постоянным экстазом".
"Как я уже сказал, большинство из нас никогда не находится в состоянии бытия; мы были или надеемся быть, и время как процесс становления представляет очень важный фактор нашей жизни. Но имеется активное настоящее, включающее в себя "то, что было", "то, что есть" и "то, что будет" без разделения; нужно понять это необычайное состояние бытия, это живое, активное настоящее. Существование - это не то, что было или будет; существование - это теперь, включающее в себя все время. Очень важно, чтобы вы, слушая то, что я говорю, поняли, если сможете, это состояние бытия, включающее все время, - чтобы вы осознали его без усилия, чтобы вы поняли его значение, не говоря себе: "я должен понять..."" ("Беседы в Бомбее 1959-1960 г.").
"Интенсивное чувство энтузиазма возникает, например, если вы отождествите себя с верой или идеологией. Это всем известно. Можно увидеть стайку белых птиц на синем небе и почти в обморок упасть от интенсивного чувства красоты, или отпрянуть в ужасе от человеческой жестокости. Все такие чувства вызываются словом, сценой, поступком, предметом. Но нет ли интенсивности чувства без предмета? И не будет ли это чувство несравненно великим? Чувство ли это вообще, или что-то совершенно другое?... Есть ли состояние без причины? Если оно есть, можно ли его прочувствовать, и не словесно и теоретически, а действительно осознать это состояние? Чтобы быть таким образом остро сознающим, вербализация в любой форме, отождествление со словом, с памятью - должны полностью прекратиться. Существует ли состояние без причины? И не будет ли этим состоянием любовь?" ("Комментарии к жизни" кн. 3).

Логическим следствием "этого" является отказ от всякого формализованного учения. Еще в 1934 г. Кришнамурти говорил Ландау: "У меня нет никакого учения. Если бы оно у меня было, большинство слепо приняло бы его и попыталось жить по моим словам, просто из-за авторитета, который мне пытаются навязать". - "Но что вы говорите людям, которые приходят и просят помочь им?" - "Большинство приходит и спрашивает, можно ли научиться на опыте". - "И вы отвечаете?" - "Что нельзя". - "Нельзя?" - "Разумеется, нельзя. Вы не можете научиться духовной истине (т.е. экстатическому принятию жизни) на опыте. Не понимаете?... Жизнь слишком сложна, слишком тонка для этого. Она никогда не повторяется; нет двух печалей в вашей жизни, подобных друг другу. Каждая новая печаль или радость должна приниматься так, как этого требует неповторимость опыта". - "Но как же это сделать?" - "Устранив память прошлых опытов, разрушив все воспоминания о наших действиях и реакциях" ("надо умереть для памяти") ...
"Но это чисто негативно, и я не нахожу ничего позитивного во всей вашей схеме". Кришнамурти улыбнулся и пододвинулся ближе ко мне: "Нет нужды искать положительное; не давите на него. Оно всегда здесь, хотя скрыто за большой кучей старого опыта. Устраните все это, и истина - или то, что вы называете положительным, - будет здесь. Она входит автоматически. Этому нельзя помочь". Я попытался углубиться в смысл его слов и потом спросил: "Вы сейчас произнесли слово "истина" "Что же такое, по-вашему, истина?" - "Назовите это истиной, или освобождением, или даже Богом. Истина для меня это освобождение ума от груза памяти... Это осознание, постоянная открытость сознания жизни внутри и вне нас. Следите вы за мной?"... "Да, но пожалуйста, объясните, что вы подразумеваете под осознанием", - отвечал я... "Важно то, чтобы жить полностью в каждый момент нашей жизни. Это единственное реальное освобождение. В истине нет ничего абстрактного, это не философия, не оккультизм, не мистицизм. Это повседневная жизнь, это восприятие смысла и мудрости жизни вокруг нас. Единственная жизнь, которой стоит заниматься, - это наша теперешняя жизнь и каждый ее миг. Но чтобы понять ее, мы должны освободить ум от всякой памяти и дать ему спонтанно воспринимать настоящее"... "Я понимаю, но я сомневаюсь, может ли такое осознание быть выраженным в словах... Мне кажется, можно понять его, только если самому пережить такое..." - возразил Ландау.
Кришнамурти не сразу отвечал. Он лежал на земле, глядя в небо. "Это так, - сказал он медленно. - Но что же делать?"
- "В самом деле, что, Кришнаджи? Я не совсем понимаю, чтo вы имели в виду, сказав мне вчера, что пытаетесь помочь людям, говоря с ними. Может ли кто-то, не прошедший сам через открытость сознания, о которой вы говорите, понять, что она значит? А те, кто обладают ею, не нуждаются в том, чтобы слушать об этом".
Кришнамурти снова помолчал, и я мог видеть, что направление, принятое разговором, его глубоко затронуло. После некоторой паузы он сказал: "И все же это единственный способ помочь людям. Я думаю, что можно прояснить умы, разговаривая обо всем этом. При случае они сами воспримут истину. Вы не согласны?" (Ландау, 204-206).
Все это отличается от дзэн-буддизма только одним: отсутствием разработанного метода передачи опыта "вечного теперь", "сатори". Во всем остальном параллельность дзэн бросается в глаза: "жить полностью в каждый момент жизни", истина - "это повседневная жизнь" и т.п. Стихийно совпадает с дзэн и недоверие Кришнамурти к книжному знанию. "Чужое знание только создает в нас барьеры, стоящие на пути импульсивного ответа жизни. Безусловно легче идти сквозь жизнь, учась на опыте других, держась за Аристотеля, или Канта, или Бергсона, или Фрейда; но это не значит жить собственной жизнью, встречаться с реальностью. Это значит просто ускользать от реальности, прячась за ширму, созданную кем-то другим" (Ландау, 208).
Такими же "ширмами, созданными другими", Кришнамурти считает священные книги и вообще всю религиозную символику. "Религии дают людям авторитет вместо истины; они дают им костыли, вместо того чтобы укрепить ноги; они дают наркотики, вместо того чтобы толкнуть... - по собственной дороге в поисках истины для них самих" (Ландау, 208).
Эти высказывания, записанные Ландау, можно подкрепить рядом других: "Есть ли хоть одна священная книга о смерти? Ни одной. Но всегда были писания за писаниями о Боге. Страшась смерти, человек изобрел Бога". "Мы усыпляем себя различными путями: Бог, ритуалы, идеалы, алкоголь и т.д." ("Комментарии к жизни", кн. 1). "Организованные религии - это застывшие человеческие мысли, из которых мы сооружаем храмы и церкви. Они стали утешением для боязливых, опиумом для погруженных в горе. Но Бог или истина намного глубже мысли или эмоциональной потребности".
Несмотря на колебания в использовании слова "Бог" (то в негативном, то в позитивном контексте), цитаты показывают большую близость между языком Кришнамурти и языком атеизма. Однако то, к чему пришел Кришнамурти, не было атеизмом. Это скорее, говоря современными терминами, балансирование на грани атеизма. И можно согласиться с Сюаресом, что понять Кришнамурти трудно: и атеисты, и верующие относят его к лагерю своих противников (Сюарес, 70). 
 
Кришнамурти последовательно отвергает все, способное "стать кумиром", в том числе внешнюю отрешенность. Ибо отрешенность - это та же форма частного действия, направленного к определенной и поэтому частной цели. Тогда как "освобождение" (в буддийском смысле слова) требует полного затихания желаний, в том числе и желания "освободиться", полного отказа от желания обладать чем бы то ни было, хотя бы нирваной, тождеством с брахманом и т.п.
"...Страх быть ничем толкает личность (-самость) к деятельности, но она есть ничто, она есть пустота.
Если мы способны взглянуть в эту пустоту, быть с этим саднящим одиночеством, тогда страх совершенно исчезает и происходит коренное преображение. Чтобы это случилось, должно быть переживание ничтожества - а оно немыслимо, если остается переживающий. Если есть желание пережить эту пустоту, чтобы преодолеть ее, выйти вверх и по ту сторону ее, тогда нет переживания; ибо личность (-самость), тождественная себе самой, остается. Если переживающий чувствует (или: имеет опыт), переживание исчезает. Только переживание того, что есть, не называя его, приносит свободу от того, что есть" ("Комментарии к жизни", кн.1). 
"Найдете ли вы Бога, если ищете его? Можно ли искать непознаваемое? Чтобы найти, надо знать, что вы ищите. Если вы силитесь найти, - то, что вы найдете, будет отражением вас самих; это будет то, что вы хотите, а созданное желанием - не истина. Искать истину - значит отрицать истину. У истины нет постоянного местожительства; к ней нет дороги, нет проводника, и слово - не истина... Когда ищут истину, найденное может быть только плодом неведенья, ибо сами поиски порождены неведеньем. Вы не можете отыскать реальность вы должны прекратиться, чтобы наступила реальность".
"Любовь - не чувство, не ощущение; это пламя без дыма. Вы познаете любовь, когда вас, как мыслителя, не станет. Вы не можете принести себя, мыслителя, в жертву любви. Никакие обдуманные действия не ведут к любви, ибо она не от ума. Усилия, воля, направленные к любви, - это мысль о любви; а мысль о любви - чувство (или ощущение, нечто слишком частное). Мысль не может мыслить любви, ибо любовь по ту сторону мысли. Мысль длится, а любовь неисчерпаема. То, что неисчерпаемо, всегда ново, а то, что длится, всегда страшится конца. Тот, кто кончится, познает вечное начало любви". 
"До тех пор, пока вы пытаетесь чем-то стать, пока что-то владеет вами, неизбежны конфликты, запутанность и растущее страдание. Вы можете думать, что вы сами, с вашими достижениями и успехами, не будете подхвачены лавиной распада; но вы не можете избежать его, ибо вы - частица этого распада. Ваша деятельность, ваши мысли, сама структура вашего существования основаны на конфликте и запутанности, а стало быть, на процессе распада. Пока вы не хотите стать ничем, - хотя вы есть ничто, - вы неизбежно будете вскармливать вражду и страдание. Готовность быть ничем не может быть создана отречением, внутренними и внешними усилиями; надо просто увидеть истину того, что есть. Видеть то, что есть, - значит освободиться от страха необеспеченности, страха, который вскармливает привязанность и ведет к иллюзии бесстрастия, отречения. Любовь к тому, что есть, - начало мудрости. Любовь одна дает, она одна может соединять; отречение и самопожертвование - пути изоляции и иллюзии" ("Комментарии к жизни", кн. 1).